[eve]

Совершенно не хочется этого делать, но вроде как совестно, что оно неприкаянное валяется))

Название так и не придумала, пусть так и идет под рабочим "неделька"))

О чем - не знаю, забыла спросить)

передаю привет своему вдохновению. алё, не пора ли домой, милое мое?

Большинство авторов-врачей придерживается того взгляда, что сновидение едва ли заслуживает названия психического проявления; по их мнению, побудителями сновидения являются исключительно чувственные и телесные раздражения, либо приходящие к спящему извне, либо случайно возникающие в нем самом; содержание сна, следовательно, имеет не больше смысла и значения, чем, например, звуки, вызываемые десятью пальцами несведущего в музыке человека, когда они пробегают по клавишам инструмента.
З. Фрейд

Иногда бывает невозможно отделить сон от яви. Стираются тонкие границы между реальностью и сновидением, не давая понять какую жизнь ты проживаешь раз за разом.

Это было в понедельник.
Резкий визг тормозов и срывающийся женский крик распороли ночную томную тишину, влетев в открытое окно. Тимур конвульсивно дернулся и распахнул глаза. Горло стянуло тетаническим спазмом, не давая нормально вдохнуть. Сердце стучало как сумасшедшее, отбивая тустеп по ребрам, а мокрые руки цеплялись за порядком смятую простыню. Тим сглотнул и потряс головой, отгоняя липкий страх. Моментально появилось желание позвонить Гарику и удостовериться, что с ним все в порядке. И что это вовсе не он валяется разбитой куклой у смятого бампера.
Руки сами потянулись к телефону, валяющемуся на полу. Тим краем глаза отметил, что на дисплее мобильного четверть пятого, есть отличный шанс получить по шее.
Гудки ответили хриплым, сонным и от этого безумно злым Харламовым.
- Какого хуя, Тим? Я лег всего час назад – Тимур практически увидел, как Гарик трет рукой глаза и пытается рассмотреть на будильнике время.
- Гарька, - он выдохнул и откинулся на подушки - Мне сон приснился. Нехороший.
- Ну, блядь. Тим, ночь за окном, а мне вставать рано утром. – Гарик недовольно бурчал, но уже не так злобно, как сначала.
- Все тогда, Гар, гуднайт и свит дримс. Прости, что разбудил. – Тим виновато свернул разговор, чувствуя как сердце прыжками возвращается обратно.
- И тебе тоже гуд, чертово дерево. – Гарик отключился и ушел досыпать, а Тимур так и лежал до самого утра, вздрагивая от ночных шумов на улице. Слишком четко впечатался в память тот визг тормозных колодок.

Это было во вторник.
- Слушай сюда, Батруха. Русским языком я еще раз повторяю: нихуя это все не светит хорошим. Понимаешь меня? Тебе это все надо? Лично мне – нет. Тупик, понимаешь? – Гарик почти орал, метаясь по комнате, то и дело задевая ногой провод и сшибая отвратительный розовый торшер, купленный Юлькой. – Ты вообще думал, как это со стороны может выглядеть? Да что я спрашиваю, конечно не думал. – Харламов пнул ногой угол дивана и болезненно поморщился. – Хули тут обсуждать, все и так ясно.
А Тимуру и нечего было ответить. Действительно, что тут скажешь, когда только что на твоих глазах препарировали и разложили на составное все то, что раньше вызывало дрожь по спине и сладкое чувство эйфории. Нет его, есть только ненужные никому сопли и хлесткие, острые слова, как удары плетью – не нужен, не стоит, не надо. Оказывается очень больно бывает не только от удара в челюсть. Слова бьют намного жестче и безжалостней. Боль когда-нибудь выветрится, а рубцы, оставленые высказанным, останутся верными спутниками на всю оставшуюся.
Гарик подошел к Тимуру и присел перед ним на корточки.
- Тимка, время лечит. Сам увидишь потом, что все это никому из нас не нужно было. – Гар положил руку Тиму на колено и легонько погладил. – Тимк? Не разводи болото. У тебя и у меня вся жизнь впереди, а ты хочешь ее на сопли разменять. Ты же все равно останешься моим самым дорогим человеком, просто... – Харламов поморщился – без всего этого.
Тимур сбросил руку с коленки и встал с кресла.
Как хочешь, как знаешь, как скажешь. Ты самодостаточен, а я лишь придаток, клубок нервных окончаний, не способный к жизни без тебя. Время лечит, ага.
И ушел, очень тихо закрыв за собой дверь. Оставив себя там, рядом с пошлым безвкусным торшером, который купила та, что оказалась нужнее.

Это было в среду.
Лето в душном офисе не способствовало общему самочувствию и работоспособности и без того замученных работников. Неправильно настроенный кондиционер яростно пытался заморозить легкие, вытравливая из них июльское пламя. Под оглушительный аккомпанемент ругательств на всевозможных языках, обитатели этого муравейника передвигались исключительно бегом, пытаясь не сбить друг друга с ног и не слипнуться в один еле живой комок.
- Миша, ну где тебя черт носит?
- Юрич, все готово, осталось набить.
- Леночка, позвони сейчас же Ксюше, скажи, что все уже монтируют.
Случайно попавшие в этот будничный ад посетители сразу теряются и их выдают испуганные глаза и полная дезориентация в пространстве.
Тимур спрятался от хаоса черных стен в уголке офиса, где устроился с блокнотом и карандашом в руках на довольно уже потрепанном диванчике, изображая бурный творческий процесс, а на самом деле поминутно поглядывая на часы и тоскливо отсчитывая минуты. Харламов ворвался в остывший офис жарким ураганом, опрокинув стул и больно ударив локтем ассистентку Леночку. Его стало как-то слишком много для мгновенно сжавшегося в размерах помещения.
- Тимка, курить, курить! – Мгновенно оценив обстановку и тусклое выражение лица Батрухи, Гарик подлетел к Тимуру и резко потянул его за рукав.
- Где обещанное, собака? – Тим оторвался от дивана и пошарил в карманах в поисках зажигалки.
- Сначала курить, потом говорить, Батрух. – Гар потряс головой. – Пиздец как курить хочу.
В курилке было неожиданно сумрачно и невероятно жарко. Сами стены кажется были мокрыми от пота. Харламов жестом волшебника извлек откуда-то новенькую пачку, прикурил, сделал судорожную затяжку и шумно выдохнул.
- Кайф. Просто легкие сводило от желания. - Гарик фыркнул куда-то в район Тимкиного плеча. А Тимур стоял, облокотившись о липкую стену, и чувствовал, как по мгновенно взмокшей спине крадется адреналиновый холод. Гарик оглянулся по сторонам и отведя руку с сигаретой, свободной рукой прикоснулся к пряжке ремня мгновенно дернувшегося Тима.
- Тим, - еле слышно выдохнул Харламов ему на ухо, – к пятнице все допишу, ладно?
Тимур сжал пальцы в кулаки. Таким тоном ему чертова псина сообщила о том, что ничего не готово еще, а будто собирается трахнуть его на этом самом периодически весьма людном месте.
- Вертишь мной как... – Тим запнулся, когда Гарькины пальцы побежали по его животу. – захочешь.
Очень жаркий был день.

Это было в четверг.
Как они там оказались, уже никто из них не мог точно вспомнить. На холодном пронзительном ветру быстро леденели руки и гасла зажигалка. Они очень долго орали друг на друга, швыряясь обидными словами и пытаясь побольнее уколоть в самые уязвимые места. У одного их них уже не хватало некоторых пуговиц на рубашке, картинно выправленной из модных драных джинсов. Случайные прохожие испуганно шарахались от двух непонятных и чрезмерно громких молодых людей, один из которых только что нагнулся и поднял с опавших желтых листьев свои дорогие очки в тонкой золоченой оправе. Мокрым свитером плохо получалось протереть линзы, от чего молодой человек еще больше психовал, пиная комки грязи на земле круглым носом ботинка. Момент, когда его схватили за воротник и потащили к относительно сухому месту, он пропустил. Зато точно поймал кадр, когда мокрые губы впечатали его в жесткую кору старого дерева. Капли ледяного дождя скатывались по листьям и падали за шиворот, на разгоряченную кожу, внося остроту к и без того болезненному возбуждению. Мокрые по колено джинсы и блуждающие руки и больно впивающиеся в кожу ногти того, кто так сильно вмят в шершавое грязное дерево – вселенная этих двоих в тот момент сжалась до минимальных размеров, оставив в себе жалкие капли здравого смысла.
Назавтра непременно будет бронхит, но сейчас это так неважно потому что ты рядом, хоть и продолжаешь больно царапать острыми осколками нерастаявшего льда.

Это было в пятницу.
Что может быть лучше, чем ранним, пронзительно солнечным утром открыть глаза, аккуратно вытянуть руку из под лохматой головы любимого человека и выйти босиком на балкон, щурясь на ярком, пока еще не жарком солнце и переминаясь на холодном кафеле? Тим приставил ладонь ко лбу, заслонил глаза и улыбнулся городу, расстилающемуся у его ног. Следующие 10 минут он стряхивал пепел на головы прохожим, облокотившись о перила.
Ничего больше не надо, просто зайти назад в комнату и увидеть его спящим, с недовольной морщинкой на лбу и завернутого в любимое синее одеяло.
Потом можно заварить кофе и попытаться растолкать разоспавшуюся собаку, несмотря на плачевные прогнозы этого неблагодарного занятия.
- Гарька, просыпайся. – Тим подергал Харламова за рукав мятой футболки.
- Нахуй. – пробурчал Гар и словно землеройка закопался глубже в недра одеяла.
- Давай, давай. – Тимур наощупь нашел Гарькину пятку и легонько пощекотал. – Кофе, сигареты и целый день впереди. Свободный, между прочим.
Пятка не замедлила лягнуться, но с противоположного ей конца появилась лохматая макушка ее обладателя.
- Свободный, говоришь? – спросил Гарик, не открывая глаз. – Кофе, говоришь? – Гар понял, что притворяться глубоко спящим уже смысла нет, выпростал конечности из под одеяла и намертво вцепился в шорты Тимура.
- Не балуй, животное, - Тим попытался стряхнуть руки – по жопе получишь.
- Х-ха! Напугал, - Гарик хохотнул и потянул Тима за шорты на себя. – может я того и добиваюсь?

Это было в субботу.
-Так, так, собрались, взяли себя в ручки и бегом марш. Харламов, ты меня слышишь?
- Лучше бы я оглох на оба уха. – буркнул Гар, закатывая рукава синей толстовки.
- И ослеп на оба глаза? – Батруха подошел сзади и подтолкнул Гарика ко сцене. – Кончай ныть, Гар, что там у нас дальше по плану?
Репетиция далась безумно тяжело. Давно не знавшие отпуска резиденты выдохлись уже на втором часу и старались в любую свободную минуту уложить свои изможденные тела на всевозможные плоскости. Раздраженный Мартиросян вихрем носился по помещению, отвешивая увесистые пинки особо ленивым. Дальше всех ждали невероятно долгие часы съемок, растущее напряжение и усталось. Верхнюю позицию занимало раздражение на вездесущую массовку, норовящую затолкаться всем составом в курилку и оба туалета, и недовольную Ксению, заставляющую писать материал с полпинка и без задержек. В какой-то момент Тимур четко ощутил полную потерю времени и пространства вокруг. Гости и персонал слились в одно разноцветное размытое шумное и совершенно безликое пятно. Ближе к ночи, после целого дня работы только легкие прикосновения его руки и постоянные перекуры на улице под легким ранне-осенним дождем дают силы добить съемки до конца, и вернуться завтра обратно без безобразных синяков под глазами, от которых тушуются даже самые опытные гримеры.
Гарик в очередной раз вытащил Тимура на улицу тайными проходами Голдэна и присел на корточки.
- Ну что, Тимка, скоро домой, да? – Харламов растянул губы в фальшиво бодрой улыбке. В таком положении сидеть было совсем неудобно и Гарик растянулся задницей прямо на бордюре, с удовольствием вытянув ноги. Тим пристроился рядом, предварительно постелив на поребрик какой-то валяющийся рядом кусок картонки, и щелкнул зажигалкой.
- Курить не могу уже, чувствую как легкие с визгом сворачиваются в рулон и отдают концы. – пожаловался Гар. – а жрать хочется смертельно, между прочим.
- Скоро уже, Гарь. Сейчас Зайцевых отснимут, утрясем вопросы и можно катиться, к Ташу, например. – Тимур скомкал сигарету и бросил ее себе за спину.
Пару минут сидели молча, потом Харламов позволил себе положить руку на джинсовую коленку Батрухи и легонько провести по ней большим пальцем. Тим замер от неожиданной ласки и закрыл глаза.
Через три с половиной удара сердца они снова были Каштаном и Бульдогом.

Это было в воскресенье.
Количество разных проектов сводит время и общение практически к нулю.
Уже второй день проходит в свободе от него. Свобода резко заканчивается на отсутствии Гарика, оставшегося в Москве и опять не поехавшего на гастроли, потому что на самом деле он незримо повсюду вокруг. На футболке с Бульдогом, которую Тим предусмотрительно взял с собой, заботливо упаковав на самый верх забитого чемодана, на блестящей пряжке ремня, отсвечивает лыбой на заставке в его телефоне, о Харламове бесконечно говорят и вспоминают другие, не замечая, что кое-кто среди них начинает тонко и почти невидимо улыбаться, не говоря о том, что Тимур сам с ровной периодичностью возвращается к приятному. Просто случайно ловит свое отражение в немытых витринах старого города или в солнечных бликах на пряжке ремня, и наглая собака снова занимает все свободное пространство, оттаптывая сердце толстыми лапами. Несносный Харламов, пытаясь проверить на сколько тянется Батрухино терпение, звонит по малейшему поводу и недовольно сопит в трубку, ругаясь, что снова где-то посеял ключи от машины и не может их найти.
«Они наверняка валяются на полу под вешалкой, Гарь»
«Ты знал! Какая сволочь их туда закинула?»
И ты улыбаешься.


Такой обычный сегодня день, совершенно привычные серые безликие многоэтажки вдоль дорог и многокилометровые пробки бесконечно тянут время, съедая тот минимум, остающийся на свободную жизнь. Обычное серое небо и тусклое солнце над головой. И голос его как всегда еле слышно улыбается в трубку. Только вот...

Тысяча раздавленных окурков нимбом вокруг твоих ног в истоптанных ботинках. Кривая усмешка прочно застыла на губах и на лице - полная тупая безнадежность. У него будет все хорошо, а ты... ты справишься сам, без него. Отпусти и забудь. Отпусти и оставь в покое. Вырви с корнем, выжги до основания.
«надоело»
Это его выбор, не тебе решать, что и как. Разве можно насильно заставить сердце биться в такт? Закрой глаза и представь, что его никогда не было в твоей жизни. Что не было этих долгих и таких безумно коротких лет, когда он был частью тебя. Сначала светом, потом смыслом.
Ты справишься, а у него все будет хорошо.

Это было на самом деле.